Е. В. Крушельницкая
http://www.nlr.ru/exib/Gospel/ostr/index.html
Остромирово евангелие – памятник культуры мирового значения – хранится в Санкт-Петербурге в Российской национальной библиотеке (прежде Императорской Публичной, Государственной Публичной им. М. Е. Салтыкова-Щедрина). Эта рукописная книга, созданная в XI в., занимает совершенно особое место в ряду самых важных памятников культурного наследия, составляющих бесценное достояние России.
В чем же состоит уникальность Остромирова евангелия?
Безусловно, это очень древняя книга, имеющая роскошное художественное оформление и сохранившая на своих листах священный евангельский текст. Но до наших дней дошли десятки средневековых манускриптов, представляющих собой подлинные шедевры искусства, и многие из них имеют более почтенный возраст, ибо рукописная традиция Священного писания уходит в глубь веков. Самые древние известные сегодня рукописи Нового завета датируются II в. н. э., а ветхозаветная рукописная традиция прослеживается с конца прошлой эры. Исключительное историко-культурное и научное значение Остромирова евангелия определяется тем, что это древнейшая из сохранившихся восточнославянская точно датированная рукописная книга, то есть книга, имеющая зафиксированную писцом дату создания. Остромирово евангелие действительно стоит у истоков русской письменности и культуры, а в новое время изучение этого памятника сыграло определяющую роль в становлении и развитии отечественной и мировой палеославистики.
Остромирово евангелие создано в эпоху культурного подъема и расцвета древнерусского государства, последовавшего после официального принятия в 988 г. христианства как государственной религии и приобщения до этого разрозненных языческих восточнославянских племен к многовековой христианской культурной традиции. Именно с христианизацией связано распространение на Руси славянской письменности. В «Повести временных лет» – древнейшей дошедшей до наших дней русской летописи – под 988 годом рассказывается, как князь Владимир (ум. 1015 г.) положил начало книжному образованию: сам он любил «словеса книжные» и стал отдавать в учение детей лучших людей. Под 1033 г. тот же источник сообщает, что сын Владимира – князь Ярослав, прозванный Мудрым (ок. 978–1054 гг.) – организовал перевод и переписку книг, тем самым основав в Киеве первую на Руси библиотеку. Книги в «Повести временных лет» названы: «исходища мудрости», «реки, напаяющие вселенную всю». От XI в. до наших дней дошло всего около двух десятков древнерусских книг, причем в большинстве случаев во фрагментах. Остромирово евангелие сохранилось в полном своем объеме.
На последнем листе Остромирова евангелия находится Послесловие, написанное рукой диакона Григория, выполнившего основную часть работы по переписыванию текста. В этом Послесловии диакон Григорий сообщает, что переписал это Евангелие по заказу именитого новгородского посадника Остромира, в крещении Иосифа, в правление киевского князя Изяслава Ярославича (1024–1078 гг., сын Ярослава Мудрого), работа была начата 21 октября 1056 г. и закончена 12 мая 1057 г. (таким образом, книга создана за семь месяцев). Особо подчеркнуто высокое положение заказчика книги Остромира, который являлся представителем одного из самых влиятельных русских родов: его дед – Добрыня (послужил прообразом для былинного Добрыни Никитича) – был дядей князю Владимиру Святославичу, крестившему Русь. Остромир – троюродный племянник князя Владимира, двоюродный дядя Изяслава – заказывает роскошную книгу, будучи в зените своей славы, ибо рассматривает свое посадничество в Новгороде почти как соправительство с киевским князем. В Послесловии диакона Григория упомянуты князья Ярослав и Владимир (отец и брат Изяслава), супруга Остромира Феофана (греческое имя свидетельствует об ее аристократическом происхождении) и их дети с женами (без указания имен). По летописным источникам известно, что Остромир погиб в походе против племени чудь около 1060 г., предводительствуя новгородской дружиной.
Особый интерес представляют даты, указанные диаконом Григорием как время начала и окончания работы по переписыванию Евангелия. 21 октября – день памяти Илариона Великого. Это имя не могло не ассоциироваться с именем киевского митрополита Илариона, выдающегося церковно-политического деятеля середины XI в., первого русича на киевской митрополичьей кафедре, оратора, писателя, автора знаменитого «Слова о законе и благодати». Иларион был единомышленником и сподвижником Ярослава Мудрого в борьбе за политическую и идеологическую независимость Руси от Византии. Несомненно, Иларион – «муж благ, книжен и постник», как говорит о нем летопись, – сыграл не последнюю роль в просвещении Руси, в организации книгописания при киевском Софийском соборе, и диакон Григорий не случайно начинает свою работу в день памяти соименного Иллариону святого. Вызывает богатые исторические ассоциации и дата окончания работы над Остромировым евангелием – 12 мая. Эта дата связывает Остромирово евангелие, созданное в XI в., во время распространения христианского учения на Руси, с IV в., когда христианство впервые стало государственной религией в Византийской империи. Император Константин Великий, основав Константинополь как столицу христианского государства, посвятил город Божией Матери. Праздник посвящения праздновался в Византии 11 мая 330 г., впоследствии этот день праздновался как день Обновления Софии Константинопольской. А 12 мая были освящены первые христианские храмы на Руси. Знаменательно, что в эти же дни празднуется память солунских братьев Кирилла (ум. 869 г.) и Мефодия (ум. 885 г.) – просветителей славян, с именами которых связано возникновение славянского алфавита (по новому стилю память Кирилла и Мефодия приходится на 25 мая и в наше время широко отмечается общественностью как международный День славянской письменности и культуры).
Все это не оставляет сомнения в том, что при создании Остромирова евангелия была разработана глубокая идеологическая концепция, которая поставила этот рукописный кодекс, а вместе с ним и молодое древнерусское государство, на непоколебимый фундамент многовековой традиции, ввела в русло мировой христианской культуры. Эта концепция единства Руси со всем христианским миром и утверждения высокого статуса древнерусского государства на мировой арене проявляется не только в символике указанных диаконом Григорием дат начала и окончания работы, дат, как очевидно, не случайных, но пронизывает все основные элементы кодекса: его язык, текст, художественное оформление.
Остромирово евангелие написано на пергамене уставом – типом письма, генетически восходящим к унциалу греческих литургических книг и достигшим совершенства в славянском кириллическом письме в Болгарии в Х в., во время наивысшего расцвета Болгарского царства в правление царя Симеона (893–927 гг.). Книга замечательна богатым художественным оформлением, которое выполнено красками с применением золота в так называемом старовизантийском стиле, характерном для византийских рукописей X–XI вв. В Остромировом евангелии три миниатюры (изображения евангелистов Иоанна, Луки и Марка), около двадцати изысканных заставок с орнаментом традиционного эмальерного типа, более 200 крупных инициалов, орнаментальный рисунок которых ни разу не повторяется. Уникальной особенностью инициалов Остромирова евангелия являются необычные антропоморфные и зооморфные элементы, свидетельствующие о художественных связях памятника не только с византийской, но и с западноевропейской традицией.
Особый интерес представляет не имеющая аналогий иконография миниатюры с изображением евангелиста Иоанна, которая помещена на самом первом листе Остромирова евангелия. Вверху, за пределами обрамляющей эту миниатюру рамки, представлен лев, и символика этого образа многогранна: прежде всего, это символ Иисуса Христа (в пасхальных песнопениях воскресший Христос сравнивается с пробудившимся львом), но это также и традиционный византийский императорский символ. А это весьма созвучно высокому положению заказчика рукописи, посадника Остромира, и, несомненно, подчеркивает государственное значение самой книги.
Остромирово евангелие по содержанию и структуре текста является кратким апракосом, то есть относится к богослужебному типу книг Священного писания. В основной части текста книга содержит евангельские ежедневные чтения от Пасхи до Пятидесятницы, а также субботние и воскресные чтения на последующие недели года. Вторая часть включает евангельские чтения по Месяцеслову, начиная с сентября, а также ряд дополнительных чтений «на разные случаи» (например, на освящение церкви, «в победу царю на брани», за болящих мужчин и женщин). На многих листах Остромирова евангелия имеются указания для священника на интонированное чтение текста – экфонетические знаки. Знаки экфонетической нотации являются обязательными в греческих апракосных евангелиях VIII–XIV вв., в славянских же рукописях встречаются крайне редко: известны лишь два таких славянских апракоса – Остромирово евангелие и Куприяновские (Новгородские) листки (№ 14: F.п.I.58). Поскольку знаки экфонетики – это знаки звучания текста в храме, Остромирово евангелие можно считать началом зарождения русской духовной музыки. Связь евангельского текста с составом древнерусских певческих сборников разных типов описана в статье Н. В. Рамазановой.
Чрезвычайный культурно-исторический интерес представляет месяцесловная часть Остромирова евангелия. В ней содержатся памяти святых не только восточной церкви, но и западной. Такой синтез агиологических традиций в сочетании с фактом создания рукописи в 1057 г. наводит на мысль о том, что Остромирово евангелие является, быть может, последним сохранившимся до наших дней литургическим памятником, отразившим единство христианской церкви (как известно, процесс разделения единой Церкви прослеживается, начиная с середины V в., и завершается «великой схизмой» в 1054 г.). Причину необычного для всей последующей древнерусской традиции состава месяцеслова Остромирова евангелия прежде всего следует искать в особенностях протографа – той рукописной книги, которая послужила оригиналом при создании Остромирова евангелия. Однако нельзя не учитывать и исторических реалий, а именно широких династических связей киевского княжеского дома, которые распространялись по всему миру. Известны данные о 38 браках Рюриковичей в XI в., из них 8 случаев приходятся на Германию, 2 – на Францию, 5 – на скандинавские королевства и Англию, 7 – на Польшу, 6 – на Венгрию, 3 брака с половецкими принцессами, 1 – с византийской принцессой, 2 – с представителями византийской аристократии. Таким образом, 27 браков объединяют княжеский дом с католическим Западом и только 3 брака – с Византией. Не объясняет ли это и ту широту культурной ориентации, которая определила уникальное сочетание разных традиций в художественном оформлении Остромирова евангелия?
Так это или иначе, но в комплексе эти наблюдения приводят к выводу об особом статусе, который имело Остромирово евангелие как книга поистине государственного значения. Несомненно, Остромирово евангелие предназначалось заказчиком для драгоценного вклада в Софийский собор – главный храм северо-западной Руси, который был возведен в 1045–1050 гг. в Великом Новгороде по образцу Софии киевской (этот храм был заложен в 1037 г.).
Судьба Остромирова евангелия, почти тысячелетняя история бытования книги – свидетеля всего исторического развития нашего государства, известна, однако, лишь в общих чертах. На первом листе книги есть запись скорописью XVII в.: «Евангелие Софейское апракос». Это указывает на принадлежность рукописи какой-то Софийской церкви. Скорее всего, в течение нескольких столетий Остромирово евангелие хранилось в Софийском соборе Великого Новгорода, пока не было вывезено в Москву (когда это случилось, неизвестно). Документально история рукописи прослеживается лишь с XVIII в. Опись имущества Воскресенской церкви Московского кремля, составленная в 1701 г., свидетельствует о том, что в то время Остромирово евангелие находилось в этом московском храме. В 1720 г. древняя книга была отправлена в Петербург, где следы ее снова теряются. В 1805 г. Остромирово евангелие было обнаружено Я. А. Дружининым, личным секретарем Екатерины II, среди имущества покойной императрицы, при жизни проявлявшей большой интерес к русской истории.
Интерьер Отдела
рукописей ИПБ
В 1806 г. император Александр I передал Остромирово евангелие в Публичную библиотеку, где древнейший русский манускрипт обрел место своего постоянного хранения. С этого момента начинается история научного изучения Остромирова евангелия, причем вся она самым непосредственным образом связана с Публичной библиотекой. Чрезвычайно важно то, что исследовательская работа над этим памятником, имеющим точную дату своего создания (именно датированные памятники являются основой формирования той или иной историко-культурной концепции), легла в основу становления и развития как славяно-русской палеографии, так и славяноведения в целом. Отдел рукописей, или, как тогда говорили, Депо манускриптов, Публичной библиотеки был учрежден всего годом раньше – в 1805 г. Таким образом, Остромирово евангелие стоит у истоков формирования богатейших фондов Отдела рукописей РНБ – старейшего государственного публичного хранилища манускриптов.Первыми исследователями Остромирова евангелия были А. Н. Оленин (1763–1843 гг.), который в 1811 г. стал директором Императорской Публичной библиотеки, и хранитель Депо манускриптов А. И. Ермолаев (1779–1828 гг.). Сохранилась записка А. Н. Оленина к Я. А. Дружинину с вопросами относительно истории Остромирова евангелия и с приписанными на том же листе ответами Дружинина (датированными 20 апреля 1806 г.). Эти ответы ничего не проясняют в обстоятельствах «петербургского» периода жизни книги, кроме времени и места ее обнаружения в покоях Екатерины, – Я. А. Дружинину не было известно, когда и при каких обстоятельствах Остромирово евангелие попало к Екатерине II.
Если имя А. Н. Оленина, автора хрестоматийного палеографического труда – «Письмо о камне Тмутараканском», широко известно, то имя Александра Ивановича Ермолаева и по сей день остается «в тени», прежде всего, потому, что ни одной своей работы ученый-хранитель не опубликовал. В Отделе рукописей РНБ имеется небольшой архивный фонд А. И. Ермолаева, в котором хранится творческое наследие человека, по праву считающегося первым русским палеографом (именно он был учителем палеографии не только А. Н. Оленина, которому оказывал существенную профессиональную помощь в его научной работе, но и историка Н. М. Карамзина). Своими подробными описаниями рукописей А. И. Ермолаев заложил основы научного описания фондов Отдела, которые и сам пополнил ценным даром – списком Ипатьевской летописи («Ермолаевский список»). Сравнительно недавно выявлено единственное сохранившееся портретное изображение А. И. Ермолаева. Все эти материалы еще ждут своего исследователя. Здесь важно отметить один труд А. И. Ермолаева. Это выполненная им рукописная копия всего текста Остромирова евангелия, до сих пор хранящаяся в фонде ОР РНБ (№ 51: F.I.55). Фолиант на русской бумаге с белой датой «1805 г.», в типичном картонном переплете, оклеенном мраморной бумагой. К первому листу подклеена уже упоминавшаяся записка Оленина с ответами Дружинина. Текст Остромирова евангелия воспроизведен Ермолаевым строка в строку, буква в букву, со всеми надстрочными знаками и пометами. Отмечены особенности оформления книги. Предпринятый А. И. Ермолаевым труд по созданию этой рукописи поистине является подвигом хранителя. Важно подчеркнуть, что это первая охранная копия, целенаправленно сделанная в первом государственном хранилище и предназначенная именно для расширения доступа к изучению памятника без ущерба для оригинала.
П. К. Фролов
По копии, сделанной А. И. Ермолаевым, было выполнено первое лингвистическое исследование Остромирова евангелия. И здесь нужно вспомнить имя еще одного незаслуженно остающегося «в тени» деятеля русской культуры – это Петр Кузьмич Фролов (1775–1839 гг.). Сегодня всем хорошо известна роль Петра Петровича Дубровского, ценнейшая коллекция которого положила начало формированию фондов Отдела рукописей Публичной библиотеки. Вторым крупным поступлением стала коллекция П. К. Фролова, приобретенная Библиотекой в 1817 г. и насчитывавшая более 200 рукописных книг и свитков. По роду своих основных занятий П. К. Фролов был горным инженером, служил на Колывано-Воскресенских заводах и вошел в историю техники как проектировщик и строитель первой в России рельсовой (конно-чугунной) дороги для заводских нужд, строитель первого в России железнодорожного моста, как инженер, впервые осуществивший добычу кокса из каменного угля и начавший выплавку чугуна и стали на коксе. При этом П. К. Фролов руководил заводскими библиотеками и школами на обширных территориях Колывановских заводов, а в 1827 г. основал первый в Сибири краеведческий музей (в Барнауле).Предполагая новгородское происхождение Остромирова евангелия, П. К. Фролов пытался найти в тексте древнего манускрипта черты новгородского говора, для чего производил пословное сравнение Остромирова евангелия с принадлежавшим ему Милятиным евангелием XII в., написанным в Новгороде (№ 29: F.п.I.7), и с Евангелием XIV в. (F.п.I.17), имеющим черты новгородско-псковского диалекта. Разночтения отмечались на страницах ермолаевской копии и оформлялись как постраничные примечания. Сверка не была доведена до конца, поскольку стало очевидным отсутствие в тексте Остромирова евангелия комплекса новгородских языковых черт.
Говоря о первом этапе научного изучения Остромирова евангелия в Публичной библиотеке, важно отметить, что результаты этой работы исследователи с готовностью сообщали всем интересующимся, к числу которых принадлежали Н. М. Карамзин (первый публикатор Послесловия диакона Григория), Евгений Болховитинов, граф Н. П. Румянцев и другие. Поступивший в фонд государственного хранилища уникальный памятник сразу же был введен в широкий научный оборот.
Портрет А. Х. Востокова
Следующий важнейший этап исследования Остромирова евангелия связан с именем Александра Христофоровича Востокова (1781–1864 гг.), который 28 лет прослужил в Публичной библиотеке. В 1815 г. А. Х. Востоков поступил в библиотеку помощником хранителя Отдела рукописей (то есть А. И. Ермолаева) и непосредственно приобщился к богатейшему материалу для научной работы, а уже в 1820 г. увидело свет его «Рассуждение о славянском языке», сразу же выдвинувшее Востокова в первый ряд филологов-лингвистов, известных не только в России, но во всех славянских странах. В 1828 г., после смерти А. И. Ермолаева, А. Х. Востоков стал хранителем Отдела рукописей. Работы Востокова показали, что Остромирово евангелие – памятник не областного говора, а общерусского литературного языка, генетически связанного с языком славянских народов, в первую очередь болгар.А. Х. Востоков подготовил первое научное издание Остромирова евангелия, вышедшее в свет в 1843 г. Издание было осуществлено на ассигнованные Академией наук средства, предоставленные в распоряжение Академии в 1835 г. археологом и историком А. Д. Чертковым с целевым назначением направить их на издание какой-либо древней русской рукописи (сумма составляла половину Демидовской премии, полученной А. Д. Чертковым за книгу «Описание древних русских монет»). Текст Остромирова евангелия в издании Востокова набран в точном соответствии с оригиналом специальным шрифтом, близким по форме букв к письму подлинника и изготовленным при участии самого Востокова. В приложении даны литографированные прориси всех трех миниатюр Остромирова евангелия и факсимильные изображения двух листов (л. 89 и л. 210 об.). К тексту Остромирова евангелия подведен соответствующий греческий евангельский текст (для этого А. Х. Востоков использовал два издания Нового Завета, вышедшие в 1703 г. и в 1830 г.). Научный аппарат составляют подробные палеографические примечания, лингвистический анализ текста и объемный словоуказатель. Издание А. Х. Востокова не потеряло своего научного значения до сих пор, хотя давно уже стало библиографической редкостью.
Благодаря широким научным связям А. Х. Востокова Остромирово евангелие стало объектом исследования многих ученых в славянских странах и во всем мире. Достаточно назвать чешского лингвиста Йозефа Добровского (в своей вышедшей в 1823 г. книге «Кирилл и Мефодий – славянские апостолы» приложившего переданный Востоковым снимок молитвы Господней «Отче наш» из Остромирова евангелия), чешского поэта и филолога Вацлава Ганку (в 1853 г. в Праге выпустившего на основе издания Востокова первое зарубежное издание Остромирова евангелия), словенского ученого Варфоломея Копитара (нашедшего в 1830 г. знаменитый глаголический «Клоцев сборник», схожий по правописанию с Остромировым евангелием), словацкого историка и лингвиста, одного из основоположников сравнительного изучения языка, литературы и этнографии славянских народов Павла Шафарика.
А. Ф. Бычков
После А. Х. Востокова, в 1844 г. хранителем Отдела рукописей стал Афанасий Федорович Бычков (1818–1899 гг.) – историк, археограф, библиограф, впоследствии академик и директор Публичной библиотеки. В большом списке его печатных работ есть несколько статей, посвященных Остромирову евангелию. В одной из них А. Ф. Бычков обратил внимание на экфонетические знаки, отметив, что в Остромировом евангелии они присутствуют не в полном своем составе. Но основным направлением изучения Остромирова евангелия в то время оставалось лингвистическое его исследование как памятника русской письменности и языка. Об Остромирове евангелии писали в своих трудах крупнейшие ученые: Ф. И. Буслаев, И. И. Срезневский, А. А. Потебня, В. Н. Щепкин. При этом изучение памятника осуществлялось по изданию академика А. Х. Востокова.В расширении тематики исследования большую роль сыграла выставка Остромирова евангелия и других иллюминованных рукописей, организованная А. Ф. Бычковым в 1856 г. к 800-летнему юбилею памятника. На юбилейной выставке Остромирово евангелие впервые увидел сотрудник Библиотеки, художественный критик Владимир Васильевич Стасов (1834–1906). Это стало началом искусствоведческого изучения рукописи. В. В. Стасов отметил, что инициалы Остромирова евангелия имеют особенности, которых нет ни в русских, ни в византийских рукописях IX–XI вв. Остромирово евангелие не стало предметом специального исследования В. В. Стасова, но постоянно упоминается в его работах по истории орнамента. Основной вывод В. В. Стасова о художественном оформлении Остромирова евангелия сводится к заключению, что оно выполнено артелью русских художников-миниатюристов и орнаменталистов (по крайней мере, три миниатюриста и два орнаменталиста).
В 1881 г. А. Ф. Бычкова сменил на посту хранителя Отдела рукописей его сын, Иван Афанасьевич Бычков (1858–1944 гг.) – известный археограф, член-корреспондент Академии наук. Прослужив в Отделе рукописей до самой смерти, И. А. Бычков на протяжении нескольких десятилетий всемерно содействовал изучению Остромирова евангелия, хотя в списке его трудов нет ни одной работы, посвященной специально этому памятнику.
80-е гг. XIX в. ознаменовались выходом в свет фотолитографированного издания Остромирова евангелия, выпущенного двумя тиражами (1882 г. и 1889 г.) на средства купца Ильи Кирилловича Савинкова. Это издание сделало Остромирово евангелие широко известным в России, во многих высших и средних учебных заведениях страны по этому изданию читали тексты при изучении старославянского языка.
Во многом благодаря тиражам издания Савинкова наступил период новых исследований памятника, которые все чаще включали палеографические наблюдения, приводившие к важным выводам относительно истории создания книги. Так, М. М. Козловский, занимаясь языком Остромирова евангелия, первый заметил, что рукопись написана не одним писцом. Ф. Ф. Фортунатов установил языковые отличия разных частей рукописи и предположил, что протографами для Остромирова евангелия послужили две рукописи, чем и объяснял выявленные языковые отличия. Н. М. Каринский провел тщательный палеографический анализ текста и убедительно показал, что лингвистические выводы Фортунатова находят подтверждение не в наличии двух протографов, а в том, что текст переписывали два писца (при этом еще один, третий писец прописал золотом заголовки отдельных чтений).
Н. Н. Розов
Необычайный всплеск научного интереса к Остромирову евангелию в середине ХХ в. произошел в связи с празднованием 900-летнего юбилея памятника. Именно в это время было проведено первое реставрационное исследование Остромирова евангелия и осуществлена его тщательная реставрация (реставратор Елена Христиановна Трей). Особенно значителен был научный эффект от юбилейной выставки, организованной в мае 1957 г. в Отделе рукописей Николаем Николаевичем Розовым (1912–1991 гг.), хранителем древнерусских фондов, ученым-книговедом, археографом. Н. Н. Розов досконально описал историю научного изучения и издания Остромирова евангелия, опубликовал архивные документы, проливающие свет на многие любопытные детали. На подготовленной Н. Н. Розовым выставке специалисты получили возможность ознакомиться с бесценным оригиналом. Пользуясь этой возможностью, Л. П. Жуковская подвела итоги предшествующего периода и наметила перспективы дальнейшего лингвистического исследования памятника. Рассмотрев грамматические, морфологические, лексические и другие аспекты изучения языка Остромирова евангелия, Л. П. Жуковская пришла к важному выводу о том, что на основании лингвистических данных невозможно решить вопрос о месте создания Остромирова евангелия. Экспозиция в Отделе рукописей активизировала внимание и к художественной стороне памятника. Так, А. Н. Свирин подчеркнул иконографическую близость миниатюр Остромирова евангелия и миниатюр Мстиславова евангелия, созданного в 1103–1117 гг. по заказу новгородского князя Мстислава писцом Алексой. Принимая во внимание полную тождественность орнаментальных мотивов, А. Н. Свирин предположил, что диакон Григорий и, спустя 60 лет, Алекса могли использовать некий общий оригинал.В 1957 г. в ходе научных мероприятий, которые актуализировали внимание к памятнику, требующему всестороннего изучения, специалисты выдвинули задачу факсимильного издания Остромирова евангелия. Такое издание было подготовлено при ведущем участии Н. Н. Розова и поддержке Издательского отдела Московского патриархата. Факсимильное издание Остромирова евангелия увидело свет в 1988 г., к 1000-летию Крещения Руси, и в настоящее время играет роль основной охранной копии бесценного памятника.
Научный аппарат факсимильного издания Остромирова евангелия свидетельствует о расширении круга культурно-исторических вопросов, в контексте которых рассматривается этот рукописный памятник. Помимо многоаспектной статьи Н. Н. Розова, представлено исследование митрополита Волоколамского и Юрьевского Питирима (Нечаева) об особенностях состава литургических чтений и структурного членения текста в Остромировом евангелии. Автор дает обзор развития принципов и способов членение евангельского текста, начиная с V в., когда в рукописях стали выделять богослужебные отрывки («перикопы», от греч. «отрезок»; в славянском употреблении – «зачала») красными буквицами, до II–III вв. н. э., когда диакон александрийской церкви Аммоний предложил ту систему деления (так называемые «аммониевы главы»), которая отразилась в Остромировом евангелии и сохранялась на Руси до XVII в. История создания Остромирова евангелия на широком социально-культурном фоне эпохи Киевской Руси рассмотрена Н. Н. Лисовым, который приходит к выводу о киевском происхождении Остромирова евангелия. Свои наблюдения над художественным оформлением книги продолжил А. Н. Свирин. Если Н. Н. Розов склонен был видеть в необычных инициалах Остромирова евангелия отголоски древнеславянских языческих мифов, то Свирин находил в одном из инициалов (на л. 66 об.) изображение древнеиранского божества Сенмурв-паскуджа, соответствующего славянскому Симарглу. Возможно, в древнейшей русской книге отразилась ситуация двоеверия – смеси язычества с христианством.
Факсимильное издание способствовало не только обеспечению сохранности оригинала, но и углублению всестороннего исследования Остромирова евангелия. Значительных результатов достигло искусствоведческое изучение памятника. Авторитетное суждение В. Н. Лазарева о том, что художественное оформление Остромирова евангелия носит византийский характер, но имеет черты западноевропейского искусства, и что представленный в памятнике тип изображения евангелистов с их символами не встречается в восточнохристианских и византийских рукописях и, наоборот, очень распространен в каролингских и оттоновских манускриптах, было творчески развито О. С. Поповой и вылилось в стройную концепцию художественной системы Остромирова евангелия. Привлекая широкий сопоставительный материал, О. С. Попова приходит к выводу, что Остромирово евангелие – это образец византийского искусства переходного периода от позднемакедонского этапа к раннекомниновскому. При этом художественная система памятника органично включает в себя элементы западного оттоновского искусства, и такое свободное сочетание разных традиций могло произойти только на «автономной» по отношению к этим традициям территории – на Руси. О. С. Попова подчеркивает, что письмо и художественное оформление книги созданы единовременно и в одном месте, поскольку подчинены общему замыслу. Детально анализируя творческие манеры исполнения миниатюр Остромирова евангелия, О. С. Попова выделяет двух мастеров, которые, возможно, принимали участие и в написании «личин» в инициалах. По крайней мере один из этих мастеров был византийским художником, но работал он на Руси. Интереснейшие наблюдения, служащие обоснованием приведенных выводов, читатель найдет в статье О. С. Поповой.
Особым этапом в изучении Остромирова евангелия является специализированное исследование, предпринятое Вячеславом Михайловичем Загребиным (1942–2004 гг.), известным филологом-славистом, палеографом и археографом. Ученик Н. Н. Розова, В. М. Загребин в течение 30 лет был хранителем древнерусских фондов Отдела рукописей Российской национальной библиотеки. Фундаментальный труд В. М. Загребина «Диакритика средневековых славянских рукописей», основанный на материале десятков южнославянских и древнерусских рукописей, включает главу, посвященную изучению экфонетических знаков в Остромировом евангелии и в Куприяновских (Новгородских) листках (№ 14) – сохранившемся фрагменте апракосного Евангелия X–XI вв. Сравнив экфонетические знаки этих памятников с греческими рукописями того же периода, В. М. Загребин отметил, что графические черты, цвет и система расстановки знаков в Куприяновских листках и в Остромировом евангелии позволяют предположить прямую зависимость славянской экфонетической нотации от греческой. В процессе тщательного исследования нотированных фрагментов текста Остромирова евангелия по подлиннику с помощью сильной лупы В. М. Загребин установил, что экфонетические знаки в рукописи подверглись позднейшему редактированию, и описал характер правки. Непосредственно сравнить Куприяновские листки с соответствующим этому фрагменту текстом в Остромировом евангелии на предмет употребления экфонетических знаков оказалось невозможно, поскольку в данных чтениях в Остромировом евангелии нотация отсутствует. Тем не менее, В. М. Загребин обращает внимание на наблюдения югославского музыковеда Д. Стефановича, который заметил, что в соответствующем Куприяновским листкам фрагменте текста Остромирова евангелия имеются несколько увеличенные промежутки между словами в тех местах, где в Куприяновских листках находятся экфонетические знаки, то есть в Остромировом евангелии как бы преднамеренно оставлено место для данных знаков.Этот вывод заставляет еще раз обратиться к вопросу взаимоотношения двух памятников – Остромирова евангелия и Куприяновских листков. О связи этих рукописей писал еще Ф. Ф. Фортунатов, который, основываясь на лингвистических данных, пришел к заключению, что оба памятника имели один общий протограф (при этом, однако, Ф. Ф. Фортунатов считал язык Остромирова евангелия более старым, чем язык Куприяновских листков). Известный югославский палеограф и историк В. А. Мошин, рассмотрев комплекс языковых, орфографических и художественных особенностей Куприяновских листков и Остромирова евангелия и привлекая анализ политических событий X–XI вв., высказал предположение о том, что Куприяновские листки являются фрагментом того кодекса, который послужил протографом при создании Остромирова евангелия. Это предположение находит убедительные текстологические обоснования в результатах осуществленного под руководством А. А. Алексеева в Санкт-Петербургском Отделении Российского Библейского Общества проекта исследования славянской рукописной традиции Нового Завета. Весь комплекс веских аргументов исторического и филологического характера в подтверждение того, что Остромирово евангелие переписано с кодекса, фрагментами которого являются Куприяновские листки, представлен в статье А. А. Алексеева в настоящем каталоге. Этот вывод, в свою очередь, служит обоснованием новгородского происхождения Остромирова евангелия – ведь фрагменты протографа книги сохранились и в XIX в. были обнаружены И. К. Куприяновым в Новгороде!
Проблема генетической связи двух древнейших славянских кириллических памятников – Куприяновских листков и Остромирова евангелия – заставляет еще раз обратиться к остающемуся дискуссионным вопросу о месте создания Остромирова евангелия. Действительно, единственный прямой источник сведений о рождении книги – Послесловие дьякона Григория – умалчивает о том, где же выполнялся ответственный заказ посадника Остромира. Высокое мастерство изготовления рукописи – как самого письма, так и художественного оформления – говорит о создании кодекса в профессиональном скриптории, тем более, что в работе принимали участие три писца и несколько художников. Но где находился этот скрипторий? Остромир располагал достаточными средствами для того, чтобы заказать работу не только в Киеве или в Новгороде, но и в Константинополе. Чрезвычайно дорогим является сам материал рукописи – пергамен. Здесь следует заметить, что пергамен Остромирова евангелия хотя и нельзя отнести к категории самого высокого качества выделки, но он достаточно тонок и не мог быть изготовлен на Руси в XI в. При этом существенным аргументом против константинопольского происхождения рукописи является тот факт, что в византийских скрипториях было принято перед письмом покрывать пергамен специальным составом на основе яичного желтка, но листы Остромирова евангелия не имеют следов такой обработки. Очевидно, рукопись создана на Руси на «импортном» материале, который, однако, мог быть доставлен как в Киев, так и в Новгород. Не помогают решению вопроса и попытки установить этническую принадлежность писца, диакона Григория. Имя Григорий было распространено во всем христианском мире – его мог носить и славянин, и грек, и монах, принадлежавший римской католической церкви. А языковая, диалектная характеристика по данным рукописи оказалась чрезвычайно затруднена ввиду высокого профессионализма писца – диакон Григорий тщательно и аккуратно копировал имевшийся у него оригинал, не допуская искажений священного текста, представленного на языке, который был в то время общим книжным языком всех славян. Только в тексте Послесловия, да еще в нескольких приведенных по-славянски названиях месяцев в месяцесловной части («зарева» – август, «просинец» – январь) отмечаются языковые черты, свидетельствующие о том, что диакон Григорий был восточным славянином, древнерусским человеком. Но новгородцем или киевлянином – неизвестно, что впрочем, почти не играет роли в вопросе локализации рукописи, ведь профессиональный писец мог переходить из одного книжного центра в другой.
Логичное предположение о том, что предназначавшаяся для Новгорода книга там была и создана, – гипотеза, которую пытался лингвистически обосновать еще П. К. Фролов и которая в настоящее время находит поддержку в целом комплексе исторических и текстологических аргументов. Особый характер Послесловия не оставляет сомнений в том, что все указанные в нем данные не случайны, но соответствуют специально выработанной идеологической концепции. Следовательно, не случайным должно быть и отсутствие того или иного упоминания. И здесь можно обратить внимание на то, что в Послесловии не указано не только место создания книги, но не приведено ни одного имени духовного лица. Объяснение можем найти в церковно-политической ситуации, которая имела место как раз в период создания книги.
В Киеве в это время митрополитом был Ефрем – грек, присланный константинопольским патриархатом. А митрополит-русич Иларион, пользовавшийся громадным авторитетом, сыгравший выдающуюся роль в просвещении Руси и борьбе за автокефалию русской церкви, был смещен с киевской митрополичьей кафедры и впоследствии удалился в Киево-Печерский монастырь. В Новгородской II летописи под 1055 г. упоминается уже новый митрополит Ефрем (практика поставления иерарха-грека главою русской церкви существовала до Илариона и много веков впоследствии). В Новгороде же в это самое время иерарх отсутствовал: поставленный в новгородские епископы еще в 1036 г. новгородец Лука Жидята в 1055 г. был оклеветан, выслан в Киев и задержан там до 1058 г. (будучи отпущен, умер по пути в Новгород в 1059/1060 г.). Если бы в книге государственного статуса, каковой являлось Остромирово евангелие, было упомянуто имя стоявшего тогда во главе русской церкви митрополита-грека Ефрема, это диссонировало бы с общей идейной установкой памятника. А упоминание новгородского епископа навсегда связало бы книгу с неоднозначной ситуацией, в то время как умолчание о нем формально соответствовало положению вещей, ибо Луки Жидяты тогда не было в Новгороде. На фоне отсутствия в тексте Послесловия имен иерархов церкви еще ярче выступает значение даты начала работы над книгой. Выбрав 21 октября, день памяти Илариона Великого, диакон Григорий получил возможность косвенно упомянуть в Послесловии того, кто непременно должен быть упомянут в соответствии с идейной концепцией создания книги, – русского митрополита Илариона, который таким образом словно благословлял предпринятый труд. Становится ясно, что диакону Григорию незачем было конкретизировать и место, где он трудился над рукописью, – гораздо важнее для него и, прежде всего, для самого заказчика рукописи Остромира, было то, что книга создана на Руси.
Тем не менее, научный вопрос о месте создания Остромирова евангелия продолжает волновать исследователей. Возможно, какие-то дополнительные аргументы могут быть получены на основе специальных кодикологических наблюдений, которые, однако, встречают серьезное препятствие в недостаточности сравнительного материала: слишком мало славянских рукописей дошло до наших дней от той далекой эпохи. Зато сохранились десятки, сотни книжных памятников, созданных на Руси в последующие века и образующих богатейшую тысячелетнюю традицию искусства рукописной книги, ту традицию, у начала которой стоит Остромирово евангелие.
Море древнерусской рукописной книжности безгранично и разнообразно, так же как необозримо все множество сохраненных рукописными источниками произведений древнерусской литературы. В этом многообразии выделяется яркая струя рукописной традиции Нового Завета. Древнерусская литература, как и любая другая европейская литература, начинается с Евангелия, текст которого не только лежит в основе творчества первых русских писателей – киевского митрополита Илариона, туровского епископа Кирилла, владимирского епископа Серапиона, других безымянных авторов, – но пронизывает явными или же тончайшими реминисценциями каждое произведение на великом тысячелетнем пути русской литературы. Евангельский текст как священное повествование во все времена требовал совершенно особого отношения к своему воспроизведению в книге, поэтому рукописные Евангелия дают представление о самых высоких достижениях искусства книгописания той или иной эпохи. Эти вершины и представлены на настоящей выставке, что позволяет поместить высочайшую из них – Остромирово евангелие – в контекст предшествующей византийской и последующей славянской рукописной традиции новозаветных текстов.
